Когда болит зуб

Когда болит зуб – мыслей ни на что уже не остаётся. Даже если и зуба уже никакого нет, а есть вспухшая десна, трава для полоскания и пачка кетальгина, в которой заканчиваются таблетки. Говорить – есть – быть не хочется, одна мысль о том, что так мужественно вырванный зуб вырван был не удачно и придётся снова идти к этим страшным людям стоматологам приводит в состояние паники – только не это, сэр, только не это! И даже этот праздник жизни (самая серединочка такой долгожданной весны!), который на улице – солнце, цветочки на газонах и расхристанная молодёжь, всё это буйство не для меня. У меня болит зуб, вернее, место от зуба, есть я и моя боль, и за плёночкой этой боли – весь остальной мир, с его солнцем, жизнерадостной молодёжью и жёлтенькими ранними цветочками на газонах.

И чтобы отвлечься, я ухожу с работы в “Кофеин”, заказываю сок – и слышу, как за стеной с жужжанием выжимают грейпфрут, и понимаю, что от одного этого звука уже болят те зубы, которые были соседями для того несчастного, от которого так быстро и решительно меня избавил хирург в больнице. Тогда я заказываю чай из трав – это будет полезно, только нужно ждать, пока чай остынет. И вспоминаю, как то ли в прошлый, то ли в позапрошлый раз не смогла налить себе здесь чай, потому что не нашла ситечко в поданных приборах, позорище.
Обычно чай приносят в очаровательных белых кувшинчиках, из которых чай нужно наливать в чашечку через ситечко с ручкой, которое трудно не заметить – оно лежит на крышечку кувшинчика, а в тот раз, не обнаружив в ожидаемом месте нужный мне предмет, я ещё и на официанта наехала, мол, ситечко забыл, а тот, юный, потерялся, к бармену кинулся – ситечко забыли! Тоже лох, как и я. Бармен, лениво так кивнул в сторону моего кувшинчика: там оно, там… Оказалось, тоже довольно обычное ситечко на цепочке, и трава вся уже внутри него, у меня же ж на работе точно такое же, только я им не пользуюсь – неудобно, процесс запихивания чая в этот ситчатый шарик меня выводит из себя, то ли технология не отработана, то ли руки не приспособлены.

С другой стороны, пить чай, наливая его из кувшинчика в чашку через обычное ситечко с ручкой, заметно расчудеснее, и музычка в Кафеине всегда приятная, и всё лучше чаепития на работе в офисе, где экономные программеры из тех, кто обедает прям на рабочем месте уже притащили свои оливье и котлеты и пахнут ими на всю комнату, а девчушка-соседка, замечательная барышня, прикупив пару пакетиков сухариков, интенсивно и громко жуёт их почти что прямо в мой больной бывший зуб, хррум-хррум-хрррррум-хрум, и кажется, что миллионы маленьких свёрлышек с каждым хррумом через больную десну всверливаются куда-то в затылок, и тем острее я чувствую, что и это солнце, и жёлтые цветочки на газонах, и апрельское задорное настроение – всё это как минимум для людей со здоровыми зубами.
Если вы знакомы с какой-нибудь подходящей зубной феей, налейте ей дорогого вина, ублажите как можете, попросите за меня, пусть смилостивится, а то я что-то совсем запропала.

Я помню этот странный март

Ну и снег… Точно, проливной снег. Не дружелюбный, не радующий – лучший способ очистить улицы города от людей – всем остро хочется спрятаться, хочется покоя, тепла и уюта и, кажется, так будет всегда и почти не верится в то, что завтра будет новый день, совсем другой, солнечный, улыбчивый. Перед глазами такое же ни много ни мало (как страшно!) 15 лет назад, и так много схожего, и тоже думала, что не выкручусь – а получилось очень даже, и, конечно же, вычёркивала из жизни и, конечно же, думала, что уже и не вспомню никогда, а вот вспомнила легко, странное, не ритмичное:

Я помню этот странный март,
Когда весь мир вокруг пришёл в движенье,
И словно старой и засаленной колодой карт
Весна людьми играла без прощенья.
Сбивая спесь с похожих лиц
Гнала по норам мокрым ветром с улиц,
И за похожей сухостью темниц
Бежали люди с видом мокрых куриц.

Я шла сквозь дождь, я шла в весну,
Без шапки, без зонта, с давно промокшими ногами,
И в сердце паутины седину
Сбивала, как метлой, почти забытыми стихами.
Мне некуда спешить, я всё успею,
Мне по пути с раскисшею весной.
И грустная усталость нас согреет,
И я поверю, что когда-нибудь сумею,
Проститься навсегда с тобой.

Весна пришла!

Вот она, весна, пришла… Все вокруг болеют гриппом, даже те, кого я придумала и включила в программу по выживанию – косметолог №1, косметолог №2 и массажист (совсем уж крепкий и здоровый дядька, ведущий крепкий и здоровый образ жизни – бассейн-спорт, никаких вредных привычек, даже воду газированную не пьёт, чтобы не злоупотреблять углекислым газом – и тут на тебе). Дама – парикмахер пока держится – сегодня постригли меня ещё короче, чем когда бы то ни было, и я надеюсь, что она продержится ещё пару дней – будем меня красить.

Через ежедневность иду с переменным успехом – иногда проскальзывая тенью, иногда – продираясь с превеликим трудом, до изломов и кровавых слез. Бывало и так, что боль и усталость подламывали, хотелось только остановить время, чтобы замерло – всё, чтобы закончилось – всё. И прячусь в засаде сколько можно, поджидая другую себя, выползаю и засвечиваюсь потихоньку, не резко, проявляюсь, как живая, и тогда уже не кажется удивительным, что еще не разучилась расстраиваться по таким забавным поводам, как, к примеру, субботняя прогулка, когда и время свободное было, и магазин дамских тряпок по пути, и там – вот ведь чудо какое – на мой такой нестандартный размер удивительное, длинное, очень вечернее платьице, и сидит замечательно так, и денег совсем нет, и с тётками продавщицами обменялись телефонами, чтобы придержали мне платьице, не продавали пока – у меня же жизнь так сложилась, что ни одного вечернего такого, длинного и настоящего, и не было, и поводов купить не было, и денег на такую роскошь всегда было жаль, да и одевать-то некуда – не та жизнь. И созвониться с тётками договорились – на следующей неделе будет зарплата – будут деньги и я приеду к вам за этим настоящим платьицем, но тут, конечно, оказывается, что зарплату задерживают и денег всё нет, и платьица скорее всего так и не будет, и это такой замечательный, такой здоровый, такой женский повод для грусти, что те недавние ещё сумерки кажутся уже не настоящими, не моими, страх ещё отголоском держится, но всё дальше, и я радуюсь, что, оказывается, могу так вспечалиться из-за того, что можно объяснить простыми словами, из-за вещи, из-за платьица. Это круто, это уже живое.

Город вокруг дышит странным, пока ещё едва уловимым, неспокойным. Девчёнки все поголовно влюбляются или ждут влюбиться, и от этого каждую окружает что-то такое вибрирующее, интригующее, и мальчишки отзываются, не понимая, что же это такое происходит с девчёнками и с ними самими – но ответных улыбок становится с каждой секундой всё больше. И так из ничего, из пустоты и авитаминоза, из пепла и неживого холода пробивается влажными тёплыми капельками живое. Впрочем, всем известно, что происходит так непрерывно, в любое время года и при любой погоде – но, кажется, только в этот период, во время мартовского ожидания тепла количество порождает качество, вдыхающих для жизни становится так много, что недавно ещё протекающее незаметно для нетренированного наблюдателя, бросается в глаза каждому первому. И это тоже часть программы, которую проходит и осваивает каждая первая птица феникс.

Птица феникс, которая возрождается из пепла… И потому, будто бы, бессмертная… Откуда она берётся? Кем рождается первая, готовая испепелиться и родиться заново? Не спрашивайте об этом просто умеющих “просто” жить – они вам скажут слова, которые ничего не означают, они даже готовы будут поучаствовать в дискуссии – но это споры о курицах и яйцах, к смерти и рождению несуществующего отношения не имеющие. Не спрашивайте сильных, умеющих постоять за себя и свою собстенность, отвоевать, вырвать у врага, не считаясь с жертвами и потерями – они не увидят смысла и заскучают раньше, чем осознают суть вопроса. Не спрашивайте у знакомых колдунов и волшебников – эти знают всё, но никогда никто из них по доброй воле не научит этому пути, отвернётся и даже врагу объяснять не станет – почему. И я не могу. Потому что здесь тексты про кошечек и платьица, и даже те, кто смог пробиться через буквы о платьицах, кошечках и *ниочём* и дойти до этих букв, не так плохи, чтобы узнать об этом.

Как хватает поверхностного отношения к как бы любимым у тех, кто, манипулируя словами и состояниями, легко могут всё неправильно объяснить, как хватает воли у сильных расстаться с любимыми и мужества жить без них, как хватает здравого смысла у магов и волшебников не вляпаться, а случилось таки – выжечь и уничтожить – хотя бы отчасти ясно и не так уж сложно. Труднее тем, у кого судьба сложилась врости в любовь всей сутью, неотделимо, и с кровью, по живому, сцепив зубы уже не вырвать. И здесь люди выбирают разные пути, хоть и говорят некоторые из них о том, что у них не было выбора. Не найдя себя в мести разрушившим любовь, не пожелав им даже злого будущего, позволив искать более подходящие кандидатуры на роли возлюбленных, они умирают. Кто-то быстро, не побоявшись угроз со стороны церкви, считающей единственной причиной суицида гордынь, смертный грех, не притормозив перед осуждением со стороны социума и даже близким вполне логично объясняя свой уход. Кто-то медленно, месяцами убивая себя наркотиками или алкоголем. Кто-то из таких неосознаваемо убивает своё тело неизлечимыми, или внезапными, или неизвестными болезнями.

Так те, кто убил себя явно – теряются в толпе среди слабых или эгоистичных, или просто не умных. Так те, кто убивает себя медленно алкоголем или прочими подручными средствами, не заметны и будто неотделимы от прочих, кто бежит от реальности из-за трусости или неумеренности. Те, кто уходит путём скоропостижных “рак”, ” внезапный инфаркт” или “неизвестное пока заболевание” – среди бесконечного числа нездоровых, отравленных плохой экологией или вредными привычками. Вы их не увидете, не распознаете, не угадаете даже случайно. И уж тем более вы не встретите совсем других – так же умирающих вместо своей любви, высушивающих, выжигающих себя до чёрно-седого пепла — они никому не видны, даже себе, ни тогда, когда умирают, ни тогда, когда их уже нет. И потом, если получилось — они по мельчайшим капелькам, медленно, не заметными для окружающих их людей (которых тоже почему-то становится минимум, а для прочих выставляется манекен-автопилот, люди не наблюдательны, они не замечают разницы, или предпочитают не замечать) движениями вбирают в себя живое заново. Работа это тяжёлая, не многие выдерживают до конца, многие соскакивают в середине или даже в начале пути в одну из перечисленных выше категорий мертвецов, жертвенно, но бесполезно заканчивая жить.
И здесь весенняя взвесь любви, которая окружает подростков, такая же незаметная, пока не рванёт, такая же мельчайшими порциями накапливающаяся – очень похожий прообраз для описания процесса оживания сгоревшей до пепла птицы. Вот примерно так. И Бога ради не пытаться найти в этом тексте алгоритм для действий. И Бога ради, не пытаться повторить, и не оказаться среди тех немногих, у кого именно так и вышло, потому что не получают они наград в виде покоя или мира внутри, или тем более новых любовных приключений, и никогда они не будут живыми полностью, как было определено природой от рождения, и никогда не смогут стать прежними.

Апрель – неделя озеленения природы началась!

Просто чудо какое-то. На глазах зеленеет вокруг. Выходные были расчудесные, но всё-таки расцвеченные привычным и надоевшим уже буро-коричневым, и только намёками нам, большая часть того, что скоро распустится, ещё в почках-бутонах, в заготовках… и тут… с понедельника. Началось. Каждый день меняется цветовая гамма вокруг. Кайф такой.